БУДЬ СЧАСТЛИВОЙ, БУДЬ СИЛЬНОЙ, БУДЬ ЖИВОЙ

Пациентка LISOD Алёна Милевская (Литовченко) Alyona Milevska узнала о диагнозе «рак шейки матки» в 2013 году. Сейчас она хочет рассказать свою историю тем, кто только встретился с болезнью и кто, как и она несколько лет назад, задает себе вопросы: «Почему это случилось со мной?», «За что?», «Что дальше?».
После лечения в ее жизни многое изменилось. Алёна поняла одно — каждый новый день нужно прожить на 100%. А еще осознала — нет ничего невозможного. Главное — чтобы было желание.

В 2013 году я пошла на обычный плановый осмотр к гинекологу. Когда она меня смотрела, то поменялась в лице, но ничего толком не сказала, кроме того, что нужно сделать дополнительные анализы в онкодиспансере.

Атмосфера там была тяжелой. Все поникшие, печальные. Да и я была, мягко говоря, «не в форме». Анализ ничего не показал, и меня отправили на диагностическое выскабливание. Его провели 14 февраля под общим наркозом, результат — рак «in situ» — нулевая стадия рака.
Направили в хирургию, где взяли еще один анализ, — на тот момент я уже от ужаса плохо соображала. Хирург была опытная и даже при таком осмотре, как говорится, «голыми руками», предположила, что там не все так радужно, что это не рак «in situ»... Когда я пришла уже оформляться в стационар на операцию, узнала, что опухоль большая и прооперировать меня не могут. Нужно сначала делать химиотерапию и облучение и только после этого — операцию, если опухоль отреагирует на лечение.Шок. Было ощущение, что бомба разорвалась перед лицом! Отделение переполнено, врачи уставшие, занятые, бегающие туда-сюда, ни у кого ничего толком не узнаешь, да никто ничего толком и не говорит, поскольку госстандарты не позволяют честно общаться с пациентами. Меня направили в отделение лучевой терапии, сказали, что у меня 3 стадия и нужно облучаться. 

3632275317620187971997235377325584604987392n_04Мысль о лечении я уже более или менее переварила, почти готова была морально, когда друзья начали меня тормошить, что нужно обратиться в Киев и узнать второе врачебное мнение. Я говорю: «Зачем? В Полтаве в трех больницах подтвердили диагноз, зачем еще куда-то ехать и тратить деньги?»

В итоге меня уговорили. Оказалось, что знакомая за год до этого проходила лечение от рака молочной железы в LISOD. Я никогда не интересовалась, где она лечилась, и не знала названия клиники, но ее лечение прошло хорошо, и я решила туда съездить.
Через сайт больницы заказала обратный звонок, мне сразу же перезвонили. И если в понедельник-вторник я была ещё в Полтаве в отделении, то уже в субботу попала в LISOD. На приеме была главный врач больницы Алла Винницкая, она предварительно подтвердила, что у меня рак. Вопрос стоял только в том, поднялся ли рак выше линии почек. Если не поднялся, меня можно было прооперировать и пролечить. А если выше — сначала лечение, а потом, возможно, операция, но не факт, в зависимости от того, где найдут метастазы. Мне порекомендовали пройти ПЭТ-КТ — обследование, без которого в Израиле и Европе никто не назначает лечение. Именно в тот момент я поняла, что онкология — не про то, насколько быстро ты бежишь, а про то, насколько правильно. Нужно выверять каждый шаг, принимать решения осознанно и точно знать, кому доверяешь свою жизнь.

ПЭТ-КТ показало, что опухоль метастазировала только в ближайшие лимфоузлы. Когда я узнала, что это третья, а не четвертая стадия, готова была прыгать от радости! В LISOD приняли решение, что меня можно прооперировать.
Вообще, что меня поразило в Больнице LISOD больше всего — меня никто не называл больной или пациенткой, только по имени-отчеству. Удобные и комфортные условия ожидания — это, конечно, не общая больница. И Алла Борисовна Винницкая — она всегда говорит прямо, внятно, четко и понятно. Все то, о чем я хотела узнать. Абсолютно на все вопросы здесь отвечают открыто. Никто не прячет глаза и информацию, все говорят, как есть. При этом информация, даже сложная, не сбивает с ног, ее можно переварить и сделать определенные выводы. Сразу ощущается, что люди подготовлены, чтобы беседовать с пациентами. Это существенно облегчает процесс лечения — просто быстрее принимаешь решения.

В марте 2013 года хирург Сергей Байдо сделал мне лапароскопическую операцию, удалив матку, шейку матки и около 30 регионарных лимфоузлов. При этом сохранили яичники и вынесли их из зоны облучения наверх, на линию почек. После этого провели полный цикл облучения на фоне сенситизирующей химиотерапии цисплатином. Лечение закончилось летом. И после него я продержалась полтора года до рецидива.

Каждых три месяца я делала контрольное ПЭТ-КТ, и осенью 2014 года у меня обнаружили рецидив в яичнике. Консилиум врачей принял решение об операции, мне удалили яичники, а после того, как пришли результаты гистологии, назначили химиотерапию.
Во второй раз услышать диагноз мне было гораздо тяжелее. Потому что я уже понимала, сколько это может стоить моей семье и через что снова предстоит пройти. Очень тяжело психологически.

Во время первой операции и облучения дети о моем диагнозе ничего не знали, думали, что я на учебе в Киеве. Во второй раз, во время химиотерапии, скрыть проблему со здоровьем было невозможно — я облысела, плохо себя чувствовала, была слабость, постоянно ездила в Киев, в LISOD. Я честно сказала детям, что заболела и что болезнь называется «рак». Они спросили: «Ты умрешь?» — и я ответила, что не знаю...

Все это время я наблюдалась и лечилась только в LISOD. Да, конечно, это дорогой «шопинг» — все обследования и лечение, нам даже пришлось взять кредит. Но мы рассматривали вариант лечения в Израиле или Германии — там вышло бы намного дороже.

Во время лечения передо мной стояла только одна задача — пройти лечение до конца. Сил на то, чтобы придумывать какие-то новые занятия, практически не было. Не утонуть помогали музыка, фильмы, книги и фотографирование. Очень поддерживали друзья.
Близким людям было очень тяжело, ведь на них ложилась ответственность и за добычу денег на лечение, и за администрирование моего лечения (куда и когда поехать, кто повезет в больницу и привезет обратно, как заставить съесть хоть что-нибудь), и переживания за результат. Поэтому очень хотелось поменьше всех беспокоить, но ничего не получалось. Плохое самочувствие, приступы паники и депрессия были моими спутниками на протяжении практически всего лечения. Все равно было страшно, и любой разговор сводился к одному и тому же: «Но я же выживу, да? Правда, я выживу?»

Во время болезни я поняла четко одну вещь — чувство плеча нельзя создать, придумать или сымитировать. Чувство плеча и поддержка — она либо есть, либо нет. Очень многие люди онемели от неожиданности, когда мне поставили диагноз. Многие просто ушли в тень и перестали общаться — не потому, что им все равно, а потому, что они не знали, как со мной разговаривать. Потому что это страшно — женщина молодая, 33 года, у нее двое маленьких детей, семья, у нее все хорошо, а тут бабах — у нее рак! Моя подруга рассказывала, что когда у нее прошел первый шок, она начала гуглить, как разговаривать с онкобольными. Что говорить и не говорить, что делать, а чего лучше не делать.

Когда проходишь лечение, то боишься за свою жизнь, и это становится уже привычной темой для всех. Вообще сейчас очень и очень много онкологии, и многие открыто говорят о пути, который проходят, о чувствах, эмоциях. И когда понимаешь, что не один такой, что ты не бракованный, не неправильный, что они тоже переживают, испытывают похожие на твои эмоции и ощущения, то это сильно помогает выжить. Ведь когда осознаешь, что тебе изменило твое собственное тело, по сути, предало тебя, то ощущения того, что есть люди, которые прошли лечение, может, даже без шанса выздороветь, и они живут — это очень сильно поддерживает.

Но очень мало, на мой взгляд, говорится о том, что переживают в это время близкие люди. Я была по обе стороны: и тем, кто борется, и тем, кто находится рядом (мои мама и бабушка умерли от рака). И точно могу сказать: нет «легкой» стороны. Это очень большой груз — ответственность за жизнь другого человека. Близкие люди почти всегда готовы сделать все, что угодно. Но ведь все это может и не помочь — вот с этим смириться очень сложно. Физические силы уходят на то, чтобы достать денег, организовать быт, поддержать, вытащить родного человека из депрессии и страха… А кто поддерживает того, кто поддерживает тонущего? Никто на самом деле, и это очень печально. Я мечтаю создать такой Центр поддержки в моем родном городе. Потому что никто не должен проходить этот путь в одиночку.

Когда химиотерапия закончилась, то, кроме инвалидности, развода и лысой головы, у меня была еще и полная неопределенность впереди. Да и само слово «впереди» вызывало панику. Я спросила у Аллы Винницкой: «Как мне жить дальше?» — и она спокойно ответила: «Живите, как живется, живите, чтобы нравилось».

После лечения я перестала бояться сказать «нет». Раньше мне было очень неудобно отказывать. Я всегда дочитывала книгу и досматривала фильм, даже если это неинтересно. Знала, что нужно доводить до конца любое начатое дело. Вот этот перфекционизм и «комплекс отличницы» очень сильно мешал жить. Сейчас я понимаю, что время — очень ценно, и я не хочу его тратить на то, что неинтересно.
Я мечтаю увидеть, как мои дети вырастут, получат образование или профессию, которая им нравится. Очень хочу поездить по Европе, попутешествовать с фотоаппаратом. Завела себе маленький оранжевый блокнотик, назвала его «Хотелки» и записываю туда все, чего хочу — от колечек и туфелек до более глобальных вещей. Желаний появилась такая пропасть, что я понимаю: нужно работать, работать и еще раз работать, чтобы на это все заработать.

Еще я поняла, что нет ничего невозможного. Конечно, не из разряда «захотела — полетела», а в пределах физических возможностей. Я научилась водить машину, хотя раньше очень боялась этого. Я полетала на воздушном шаре. В один день проехала 70 км на велосипеде. Профессионально занялась фотографированием. А еще — открыла в Полтаве школу «Cloud education» по изучению английского языка. Раньше я говорила: «Я — и в бизнес? Да что вы! Да никогда! Я же филолог, и считаю плохо». Но все возможно! Все учатся — и я научусь. Почему нет? Было бы желание!

Я очень хочу, чтобы люди знали, что и с таким диагнозом можно жить. Если не будет так страшно слышать слово «онкология», то и жить станет легче. Ведь чем больше мы будем знать о том, как общаться с онкопациентами, чем больше семьи, попавшие в беду, будут видеть поддержку, чем больше историй мы будем читать, тем легче будет донести до всех мысль о том, что рак — не приговор. И даже если надежды на выздоровление нет, за качество жизни можно и нужно бороться!


Когда нет страха, не рождаются суеверия, что рак передается воздушно-капельным путем, возникает от обид или эгоизма. Можно не иметь генетической предрасположенности, вести здоровый образ жизни, и все равно заболеть. Но нужно найти силы, чтобы подняться и начать бороться — не против болезни, а за своё здоровье. Ведь тот, кто не борется за то, чем дорожит, будет жить с тем, что у него есть.